Мы продолжаем серию публикаций о профессии реставратора. Сегодня мы представляем вашему вниманию совершенно иной взгляд на те же самые вопросы, о которых говорилось в первом интервью, – взгляд на эту профессию человека с образованием археолога, магистранта второго года обучения профиля «реставрация историко-культурного наследия» направления подготовки «история искусств» Наины Ковязиной.

История моего прихода к профессии реставратора длинна. После школы я поступила в бакалавриат на археолога в Новосибирский государственный университет, реставрация же начала интересовать меня с того самого момента, как нам сказали о необходимости выбрать специализацию в конце первого курса бакалавриата. Однако тогда мой научный руководитель отговорила меня идти на реставрацию, сказав, что никто не возьмет надо мной научное руководство в этой сфере, а, кроме того, что эта профессия сопряжена с высокими рисками для здоровья из-за работы с большим количеством химических веществ. Поскольку мое состояние здоровья на тот момент и так оставляло желать лучшего, эти доводы возымели эффект. Однако оканчивая обучение в бакалавриате, я не оставляла мечтаний о реставрации, считая ее поистине прекрасным процессом, хоть и зная о нем мало. В рамках бакалаврской программы по археологии у нас был краткий курс по реставрации, он был очень поверхностным, но мне стало казаться, что реставрация – это прекрасно. И я не смогла отказаться от этого пути.

Я поступила в магистратуру по направлению «история искусств» с целью специализироваться на реставрации, однако, как и предрекала научный руководитель, научное руководство в этой области надо мной брать никто не пожелал – реставраторы Новосибирска не испытывали энтузиазма при мысли о ведении студента по этому пути. Их можно понять – эта работа не оплачивается, зато отнимает много сил.

Тогда я решила поехать на двухнедельные курсы повышения квалификации в Екатеринбург, проводимые художником-реставратором высшей категории, ныне работающим в КФУ, автором нашей магистерской программы Светланой Буршневой, чтобы ближе познакомиться с работой реставратора и принять решение. Курс был посвящен полевой консервации археологических предметов, что меня как археолога невероятно вдохновило: в течение этих двух недель я жила как в раю и парила в облаках. Тогда я поняла, что реставрация – это действительно мой путь, это даже более круто, чем я думала раньше. К слову, сегодня этот курс Светлана Георгиевна ведет в Казани, на него могут записаться все желающие.

Вернувшись в Новосибирск, я бросила магистратуру, в которой училась, и занялась поисками профильного образования. Я искала информацию именно о магистерских программах в области реставрации, обучаться снова в формате бакалавриата не хотелось – было жаль еще четырех лет. Преимущественно я находила варианты, которые меня не устраивали, поскольку они относились к реставрации не археологических предметов, а мне нужна была специализация в этой области. Тогда я написала Светлане Георгиевне – в конце каждого курса она говорит своим подопечным о возможности обратиться к ней по любым вопросам и оставляет свои контакты - как опытному реставратору, имеющему множество связей и обладающему информацией, спросив ее, не знает ли она, где можно получить качественное образование в формате магистратуры с учетом моих профессиональных желаний. И она сказала, что я как раз вовремя задаю этот вопрос – многопрофильная магистратура тогда только что открылась в Казани. Меня не волновал вопрос новизны программы, я мигом собрала свои вещи и приехала в Казань поступать.

Надо сказать, эта магистерская программа – результат реализации идей и инициативы Светланы Георгиевны, которые удалось воплотить в жизнь благодаря поддержке руководства Института международных отношений КФУ. Помимо стандартного для направления «история искусств» учебного плана, она имеет свои специфические особенности, которых нет больше нигде. И речь не только о ее многопрофильности, о которой я уже сказала: мы одновременно обучаемся сразу трем направлениям реставрации: реставрации металла, реставрации керамики и силикатных материалов и реставрации органических материалов. Я также имею в виду совершенно особую систему интенсивов, когда дважды в семестр на полноценные две недели к нам приезжают приглашенные реставраторы, являющиеся высококлассными специалистами. Эти люди не имеют отношения к академическому миру, это практики, которые занимаются реставрацией определенного материала, и они знают про него все. К тому же Светлана Георгиевна, будучи давно знакомой со многими реставраторами, знает, кто из них способен дать качественно не только практические навыки, но и теоретические знания, и приглашает в программу именно таких специалистов.

Эта система не похожа на стажировки или курсы повышения квалификации, она намного лучше, поскольку стажировка направлена на получение меньшего количества информации по материалу, более узкую специализацию в рамках изучения одного материала, тут же мы получаем сразу целый шквал информации, все, что только можно.

Первые два интенсива, которые у нас проходили, были посвящены работе с металлом – черным и цветным. Потом был интенсив по кости. Все они мне очень хорошо запомнились и помимо огромного объема знаний и развития практических навыков, принесли мне потрясающие эмоции. Каждый интенсив всегда крайне интересен, поскольку до его начала ты не знаешь о материале ничего и перед тобой расширяются границы, занавес падает. Однако какой из интенсивов привлекает конкретного студента больше всего, зависит от его личных предпочтений. Мне как материал нравится кость, я планирую на ней специализироваться. Здесь нет рационального объяснения, это просто глубокое внутреннее влечение. И поэтому интенсива по кости я ждала, дрожа от нетерпения. Он оставил очень сильное впечатление. Потрясающее впечатление оставил и самый первый интенсив по черному металлу, поскольку тогда мы не знали вообще ничего.

Все интенсивы проходят в соответствии с негласным правилом, гласящим, что практика без теории слепа, а теория без практики мертва, соответственно нам дают и то, и другое. Мы изучаем химию, материаловедение и одновременно учимся применять полученные знания на практике. К примеру, когда был интенсив по черному металлу, нам объясняли технологию производства металлических изделий, их химический состав, физические свойства, процессы разрушения и коррозии – что происходит и почему.

От объема знаний в области химии, конечно, глаза лезли на лоб, но было очень интересно. Потом в процессе освоения теории мы приступали непосредственно к практике. Когда практика с теорией переплетаются, это очень хорошо способствует и запоминанию теории, и пониманию практики, ведь делать что-либо просто так, не зная, зачем – это самый верный способ испортить предмет.

Расскажу об этих интенсивах и предметах, с которыми мы работали в их рамках, подробнее. На интенсивах по черному и цветному металлу коллеги-реставраторы из Казани и коллеги из казанских музеев любезно поделились с нами неучтенными объектами как среди предметов из археологического металла, так и среди этнографических памятников.

Так, если говорить о черном металле, у меня в руках оказалась железная острога 60-х годов прошлого столетия – предмет этнографического наследия. Археологических предметов у меня было три: осколок чугунного сосуда, лезвие ножа и корпус замка. Точная их датировка, к сожалению, неизвестна, но можно предположить, что они относятся к периоду позднего средневековья. Они не были атрибутированы, привязаны к определенному раскопу, поэтому и оказались в числе неучтенных, не входящих в какую-либо коллекцию. Мне удалось поработать с таким большим количеством предметов сразу, поскольку работа быстро спорилась – в рамках каждого интенсива Светлана Георгиевна внимательно следит за тем, чтобы никто не сидел без дела и одновременно успевал проводить все необходимые работы.

Традиционно в самом начале работ производится осмотр предметов, их описание, атрибуция – необходимо определить материал, из которого изготовлен предмет, определить, что это за предмет, а также примерный период во времени, когда он использовался. Далее составляется реставрационное описание предмета, отражающее его форму, цвет, особенности как можно более подробно, чтобы человек, читающий описание, мог понять, с чем мы работали, без изображений.

Следующий этап – оценка состояния сохранности предмета. Мы должны понять, есть ли у нас в археологических предметах из металла металлическое ядро или он целиком и полностью состоит из продуктов коррозии – от этого зависит план дальнейших реставрационных работ. Мы это делали при помощи визуального осмотра и магнита. Кроме того, в рамках оценки состояния сохранности нужно было сказать, являются ли хрупкими или прочными коррозионные наслоения на предметах, требуют ли они дополнительного укрепления перед тем, как будет проведена процедура очистки. Светлана Георгиевна специально подобрала предметы каждому учащемуся таким образом, чтобы в одном случае нужно было производить дополнительное укрепление, а в другом – нет.

Суть проблемы в том, что археологические предметы из черного металла могут быть подвержены процессу активной коррозии. Это постоянный химический процесс, обусловленный наличием соединений хлора в предмете. Это очень опасно для предмета, поскольку хлориды очень активны, они могут полностью разрушить предмет, когда он находится в открытом пространстве. То есть он не превратится, как в земле, в предмет, целиком состоящий из продуктов коррозии и держащий форму, он развалится. Существует специальный тест на активную коррозию: предмет помещается во влажную камеру на сутки или двое, и потом при помощи визуального осмотра выявляется, идет ли процесс коррозии. Если активная коррозия обнаружена, предмет отправляется на стабилизацию в растворе щелочного сульфита – эту методику в России протестировала и внедрила Светлана Буршнева, она относительно новая, не все реставраторы еще с ней знакомы, однако она очень эффективна, есть публикации на эту тему. Стабилизация – процесс длительный, он занимает несколько месяцев, поэтому работу с предметами, которым она требовалась, мы завершали спустя полгода.

Другие же предметы, в случае с археологическими памятниками, подвергались механической очистке, а с этнографическим – химической. Нужно заметить, что химический вариант очистки был применим именно в случае с тем предметом, с которым работала я, она подходит далеко не для всех памятников, есть целый ряд показателей, при наличии которых, проводить ее запрещено. После химической очистки этнографический предмет также был подвержен механической очистке при помощи бормашины и скальпеля, а затем была обеспечена его защита от атмосферной коррозии при помощи обработки специальным раствором и нанесения консервационного покрытия. Аналогичные работы были проведены в дальнейшем и с археологическими предметами, в том числе и по прошествии времени с теми, которые отправились на стабилизацию.

Что же касается интенсива по кости, надо сказать, здесь было сложнее найти материалы для обучения. Неучтенные предметы из кости – редкость. Кость в археологии бывает двух видов. Это либо останки, с которыми реставраторы обычно не работают, с ними работают антропологи, применяя совсем другие методы, поскольку проводят множество анализов, и стандартные реставрационные методы этим анализам препятствуют. Либо это изделия из кости, которые довольно распространены, но нам, поскольку мы не имеем квалификации, их никто не даст. Решение пришло таким образом: Институт археологии им.А.Х.Халикова поделился с нами несколькими мешками кухонных отходов с раскопа. Этот материал ценен только в статистическом смысле, он демонстрирует, что ели, как готовили, в каком количестве. После проведения такого рода анализа он уже не имеет большой ценности и скорее всего не войдет в основной фонд хранения, поэтому мы смогли обучаться на этих объектах. Но тем не менее, несмотря на то, что владелец памятника был готов к неожиданностям, мы этого не допустили. Мы проводили работы так осторожно и продуманно, как будто это был ценнейший памятник.

Поскольку это был курс по реставрации не только кости, но и родственных материалов – в это понятие входит очень большой список, мы также обзавелись перьями и раковинами моллюсков. Перья нам принесла наша одногруппница, а раковины привезла преподаватель курса, сотрудник Кунсткамеры, художник-реставратор высшей категории Ольга Жмур.

Поскольку кость, которую нам предоставил Институт археологии им.А.Х.Халикова, была археологическая, она имела соответствующие разрушения: обширные почвенные загрязнения, трещины, как сквозные, так и нет, разломы, неустойчивые фрагменты, шелушение, общую химическую деградацию. Перья разрушений не имели, поэтому Ольга Вячеславовна им их нанесла механическим способом. А ракушкам мы нанесли разрушения сами, каждый в меру своей фантазии.

Начало работ с предметами из кости соответствовало тому, что мы делали с памятниками из металла: описание, оценка сохранности и атрибуция. Правда, в нашем случае атрибуция не требовалась, поскольку мы и так знали, что это кухонные отходы. Далее Ольга Вячеславовна дала нам теоретическую информацию по физической и химической структуре этих материалов: из чего они состоят, как распадаются и почему происходят эти процессы и как с этим бороться. Параллельно с теорией мы вели процесс реставрации. Для археологической кости проводилась механическая очистка, затем был произведен подбор фрагментов, потом осуществлялась пропитка укрепляющим раствором, сушка, подклейка фрагментов и мастиковка в местах, где было необходимо обеспечить конструктивную прочность. Основная сложность была в подборе и подклейке фрагментов, потому что фрагменты очень тонкие, а площадь их соприкосновения на сломе очень маленькая и, кроме того, была очень большая опасность приклеить криво.

Что касается пера, нанесенные повреждения были очень разнообразными: разломы, разрывы, разрезы, порча опахала пера. Работая с опахалом, мы производили дублирование на реставрационную бумагу. Метод дублирования применяется в реставрации разных материалов. Это означает, что на какой-либо фрагмент предмета накладывается некий материал и приклеивается к нему, чтобы обеспечить прочность или усилить склейку, чтобы предотвратить сгибание тонких плоскостей. В этом случае у нас отсутствовал фрагмент опахала пера и дублирование делалось в районе отсутствия с заходом с дублировочного материала на непосредственно опахало. Таким образом, мы предотвращали растрепывание краев, которые висят в воздухе. Потом мы проводили штифтование сломанного стержня, дублирование на реставрационную бумагу сломанного стержня и исправление опахала. А также мы делали исправление погнутого стержня с помощью смачивания горячей водой, поскольку, в отличие от металлов, на органике можно применять воду, она не является для органических предметов химическим реактивом, и это допускается. Результат получился очень впечатляющим. В этом случае основная сложность была в том, что предмет очень тонкий и его легко можно было повредить еще больше, а, кроме того, тонкие склейки и дублировки нужно было сделать максимально незаметными.

Работая с раковинами, мы также сначала проводили очистку. Здесь было крайне сложно производить склейку, поскольку раковина очень тонкая и имеет сложный рельеф. Склейку же нужно было произвести так, чтобы рельеф полностью совпал. Некоторые коллеги переделывали эту склейку раз по шесть: наложили, не получилось, сняли реставрационные материалы - и заново. К слову, важным моментом в современной этике реставрации является использование обратимых реставрационных материалов. То есть нельзя пользоваться клеем, который невозможно будет снять, это очень помогло нам в исправлении наших первоначальных ошибок. Далее мы делали мастиковку в местах утрат поверхностей, предваряя это процессом дублирования на реставрационную бумагу, чтобы было, на что класть мастику. Затем производилось ее тонирование, чтобы она не оттягивала на себя внимание, это тоже довольно распространенная процедура в реставрации разных материалов: восполнения, сделанные с целью обеспечить конструктивную прочность, можно тонировать, чтобы не мешать целостному восприятию предмета. Но в то же время нельзя тонировать восполнения так, чтобы они казались частью предмета, это вводит зрителя в заблуждение и, с точки зрения реставрационной этики, не приветствуется.

Подводя итог всему сказанному, отмечу, что в моем первоначальном желании специализироваться на реставрации не было ничего рационального, я просто чувствовала желание этим заниматься. Коллеги-одногруппники в бакалавриате надо мной посмеивались, поскольку мы все учились на археологов, и это была важная часть нашей самоидентификации, а я, получается, стремилась сменить идентификацию. Кроме того, по их мнению, реставрация – это не такое бравое дело, как археология. В бакалавриате всем так казалось.

Впрочем, найти рациональное зерно в выборе профессии реставратора в принципе трудно. Люди, которые идут в реставрацию, имеют это иррациональное устремление, призвание, страстную любовь к своей специальности. При этом пиетета к предметам я не испытывала никогда, думаю, тут сказалось археологическое образование. Я не испытываю внутреннего подъема от самой идеи о том, чтобы передать что-то потомкам. Это прекрасные мысли, но меня убедило стать реставратором другое. Когда я поехала на курсы повышения квалификации, там я была единственным студентом, в основном среди участников курса были люди, уже работающие, преимущественно в музейной сфере, и несколько археологов. И от людей, работающих в музейной сфере, можно было услышать, как под копирку, причину, почему они приехали на курсы: фонды разваливаются, никто не знает, что делать. И тогда я поняла, что реставраторы востребованы, это не какая-то очередная профессия, где перебор специалистов и никому они не нужны, эта работа нужна и важна, и выполнять ее может не каждый. Для этого нужно и профильное образование, и желание, и мотивация, и упорство. И я самоуверенно подумала, что у меня этого всего хватит. И ничуть не пожалела, все трудности в основном преодолимы, осознание того, что твоя работа действительно кому-то нужна, помогает в этом.

Сегодня я уже работаю в Музее-заповеднике «Остров-град Свияжск». Нас с моей одногруппницей Анастасией Лисиной обеих приняли на должности реставраторов – она собирается заниматься преимущественно реставрацией предметов из текстиля и кожи, а я – металлом и керамикой. Предметов из кости у них, к сожалению, нет. Планирую ли я вернуться к работе со своим любимым материалом? Никто не может знать заранее. Однако жизнь длинная, надеюсь, что будучи хорошим специалистом, которым я планирую стать, проработать всю жизнь на одном месте вряд ли удастся. В современном мире не бывает такой работы, чтобы в 18 лет пришел на завод и на пенсию вышел с него же. К тому же это скучно. Кроме того, существуют возможности для дальнейшего образования. Можно стать и преподавателем. И это было бы тоже очень ценно, поскольку подготовка новых реставраторов востребована и нужна повсеместно. Это тоже важно, а делать то, что важно, очень здорово.